Вскоре выяснилось: он ничем не отличается от других парней, поступивших на факультет, больше того, пользуется у них уважением. После больницы и санатория он легко привык к казарменной жизни, а решительность и физическая сила оберегали его от попыток дедовщины. К нему не вязались, но Витя пресекал любые поползновения и в отношении других ребят. В драках он не знал себе равных – натренировался в уличных боях, пока бичевал, но драться не хотел, понимая, что может вылететь из академии и подставить своего патрона Колдунова.

Сотников не был рьяным поборником справедливости, домашних, слабых ребят он защищал, поскольку постоянно думал об Ане. Она заботится о тех, кто сам не может о себе позаботиться, так же будет поступать и он.

Обосновавшись в общежитии, Витя позвонил приемным родителям, чтобы сообщить свои новости. Сергей Иванович выразил обидное удивление тем, что Вите удалось поступить в такой престижный вуз, и разговор опять не получился. Тем не менее в первую же увольнительную Витя собрался их навестить – все-таки они воспитывали его и пытались научить только хорошему, и неизвестно, кто виноват в том, что это не получилось…

С порога он вручил Маргарите Семеновне заранее купленную коробку конфет – Витя помнил ее любовь к шоколаду.

– Зачем ты это принес? – надменно поинтересовался Сергей Иванович. – Заберешь назад.

После такого вступления его посадили за стол и стали кормить обедом. Разговор не клеился, Витины рассказы об учебе в академии вызывали у родителей только насмешливые переглядывания: мол, перед кем ты хвастаешься?

– Я так и не понял: чем мы обязаны твоему появлению? – спросил Сергей Иванович, когда Маргарита поставила перед Витей второе.

Он отставил тарелку. Кусок уже давно не лез ему в горло.

– Я виноват перед вами и хочу помириться. Я на самом деле раскаиваюсь…

– Ты сам не понимаешь, насколько ты виноват, и твое раскаяние не кажется мне таким уж искренним. – Сергей Иванович с наслаждением откинулся на спинку кухонного уголка. – То, что ты каким-то чудом выполз из помойной ямы, в которую сам заталкивал себя с завидным упорством, еще не говорит о том, что ты изменился к лучшему. И если ты думаешь, что мы, которые столько лет терпели твои выходки, растаем от несчастной коробки конфет, то ты очень ошибаешься.

Выйдя из дома своего детства, Сотников вполголоса выругался. Почему в семье от него ждут только плохого? Почему, даже добившись серьезных успехов, он остался для своих приемных родителей исчадием ада? Просто они живут, презирая и ненавидя весь мир за то, что там все устроено иначе, чем в их доме. Наверное, если бы он опустился окончательно, то был бы для них милее, чем сейчас. Они могли бы корить его и гордиться собой – милосердными людьми, принявшими в лоно семьи заблудшую овцу.

Да, они всегда учили его только хорошему, говорили, что надо быть добрым, честным и трудолюбивым, но не помогали стать таким, а только указывали, насколько он далек от идеала.

«Если сравнивать воспитание с научной работой, то родители ставили передо мной цель, но не определяли задачи», – неожиданно подумал он.

Его мысли перескочили на медицину.

Некоторое время назад Колдунов отвел Витю на кафедру легочного туберкулеза и познакомил с фтизиохирургами. Теперь, когда образовывалось свободное время, Сотников бегал туда – ему разрешили участвовать в обходах и даже присутствовать на операциях. Но больше, чем хирургия, его увлекала вечная битва двух организмов, человека и туберкулезной палочки. Витя хотел изучать закономерности этой битвы, чтобы помогать человеку победить. Он знал, что многие врачи считают изучение туберкулеза чем-то старомодным: вроде как все уже изучено и разложено по полочкам. Но на самом-то деле проблем полно!

Луна плавала в небе, как ломтик лимона в очень крепком чае.

Наступил ноябрь, холодный и темный, но в то же время уютный месяц, когда все живые твари расползаются зимовать по своим теплым норкам.

Интересно, что сейчас делает Аня? Вите так и не удалось с ней встретиться. Он навещал отделение, где лежал два года назад, разговаривал с больными детьми и Агриппиной Максимовной, которая, несмотря на возраст, все еще держалась молодцом, но за три месяца ему ни разу не удалось оказаться там одновременно с Аней, как он ни старался. Вот и сегодня ему сказали, что она полчаса назад уехала…

Сотников очень хотел увидеть ее, но и боялся предстоящей встречи, с которой было связано слишком много надежд. Лежа на койке в курсантском общежитии, он мечтал об Ане, томился от любви, строил воздушные замки, но ведь он даже не был уверен, что она его помнит! Мало ли больных лежало в отделении? Ну встретятся они, посмотрит она в его сторону, кивнет вежливо, а дальше что?

Не зная ответа на этот вопрос, Сотников вернулся из увольнительной на два часа раньше контрольного времени.

С порога кинув фуражку на деревянный штырек вешалки, он не попал и чертыхнулся.

– Привет, Сотник! – Витин сосед Стасик Грабовский сел на койке. – Пожрать принес что-нибудь?

Второй сосед, Миша Ширшов, тоже встрепенулся:

– Давай, харчи на стол. А я тебе череп дам, смотри какой классный. – Он показал Вите упомянутый предмет.

Череп действительно был хорош, не пластиковый макет, а настоящая кость. Крышка, или, выражаясь по научному, свод черепа, откидывалась; изучив внутренности, ее можно было опять закрыть и запереть на маленький крючок. Нижняя челюсть тоже не болталась отдельно, а была хитроумно прикручена к черепу и двигалась, как на шарнирах.

– Прикольная штука. Федоров дал?

– Ага, но только на сегодня. Сейчас я, потом Гроба очередь, а потом ты.

Витя кивнул. Анатомию изучали на препаратах. В специальном зале для самоподготовки под залог курсантской книжки выдавались кости и заспиртованные органы, но выносить препараты за пределы зала было строго запрещено. Поэтому череп, хранившийся в семье потомственных врачей Федоровых, оказался очень кстати – его называли «пиратской копией» и бережно передавали из рук в руки.

– Так что с харчами? – Миша требовательно посмотрел на приятеля.

Витя виновато развел руками.

– Как, совсем ничего?

Сотников вспомнил о коробке конфет, отвергнутой приемными родителями и валявшейся с тех пор в его рюкзаке. Он молча выложил коробку на стол, взял литровую банку и пошел за водой на кухню.

Первые недели Грабовский настаивал, чтобы покупать воду в бутылках, и они исправно скидывались. А потом плюнули – денег жаль, да и лень в магазин лишний раз тащиться.

Вернувшись, Витя сунул в банку кипятильник и взял с подоконника чашки.

Когда вода закипела, курсанты по-братски размочили один пакетик на троих и принялись за чай. Сладкоежек среди них не было, но содержимое коробки в пять минут исчезло в глотках молодых мужчин, пребывающих на государственном пайке.